Из ненавистного Манадо я направилась на природу — через два часа и две пересадки я доехала до маленькой прибрежной деревушки Батупутих (Batuputih), отделенной от Манадо высокой горой и находящейся у входа в национальный парк Tangkoko-Batuangas Dua Saudara или просто Тангкоко. Там снова было полнопансионное жилье с трехразовым кормлением и неограниченным чаем-кофе.

Сам национальный парк знаменит тарсиерами (tarsier по-английски или долгопят по-русски), малюсенькими ночными приматами, живущими только в некоторых местах Индонезии и на Филиппинах, черными макаками, живущими только на севере Сулавеси, и одним из видов птицы-носорога гигантского размера, тоже эндемиком (т.е. живущей только здесь). Еще есть кускусы (ночной зверек вроде маленького и очень неспешного мишки), многочисленные птицы, змеи, «летающие» ящерицы с «крыльями» и огромные красивые бабочки.

Как только приезжаешь в Батупутих, перед тобой сразу же материализуются местные гиды, рассказывающие, что без них в парк нельзя, а с ними можно и нужно идти два раза: один раз вечером с 16.30 до 18.30, чтобы посмотреть на только что проснувшихся тарсиеров, и второй раз с 5 до 9 утра, чтобы посмотреть на черных макак и птичек. Каждый заход с гидом стоит 85.000 рупий, т.е. 9 долларов – это установленная национальным парком и какой-то местной гидовской ассоциацией цена. Что за 2 часа, что за 4. Неслабо для страны, где у большинства населения месячный доход не превышает 30 долларов. Зато такой прайс-лист очень способствует обереганию животного мира от туристов – туристов тут нет.

На деле, правда, выяснилось, все не так плохо и не так строго.

Гиду я прямо сказала, что расценки мне кажутся неадекватными, и я хочу увидеть все за один раз с 4 до 9 утра. За те же 85.000 рупий. Приплюсовав к черным макакам и птичкам засыпающих тарсиеров. Гид согласился.

Поскольку был еще не вечер, я решила сходить ко входу в нац. парк и разведать обстановку. Там меня встретил другой гид и сказал, что зайти в парк и пройти на пляж можно бесплатно. И я пошла на «пляж». Разумеется, после десяти дней на Тогеанах и шести на Бунакене я уверенной походкой прошла мимо поворота на пляж и потопала дальше по автомобильного размера грунтовке через лес. Вокруг летали птички и порхали бабочки. Свернув в одном месте на огромную поляну, я встала на опушке, спугнув предварительно несколько больших птиц, обитающих на земле, и стала наблюдать, как в лучах заката между деревьями летали разные птицы.

На обратном пути я все-таки зашла на пляж, и он оказался очень красивым: абсолютно черный вулканический песок, поднимающийся барханом от моря к ярко зеленому лесу. Пляж тянется на пару километров, с одной стороны к морю спускается гора, с другой стороны рыбацкая деревушка Батупутих с кучей лодок. А прямо простирается открытое море, усеянное причудливыми деревянными конструкциями-плотами с малюсенькими домиками на каждом из них. Перед закатом из Батупутих рыбаки на моторках устремляются к своим плавучим «избушкам», где при свете лампы всю ночь они будут ловить сетью привлеченную светом рыбу.

Всю ночь за окном моего домика орали цикады и сумасшедший кот. В 3.40 меня разбудил будильник, а в 4 утра мой гид и я потопали в свете фонариков в джунгли. Сначала шли полчаса по той дороге, по которой я гуляла вчера, потом свернули на тропинку и через еще минут 20 дошли до огромного фикуса — дерева с гигантским стволом, обхватить который смогут, пожалуй, только человек пять. Рядом с фикусом на земле были заботливо расстелены пальмовые листья, гид показал на них и велел ждать. Я не очень понимала, чего или кого мы должны тут ждать, но послушно уселась. Выяснилось, что на этом фикусе живет семейка из 7 тарсиеров, и каждое утро в 5-5.30 они возвращаются «домой» после ночного бодрствования. Было очень странно сидеть в ночи посреди джунглей на пальмовом листе, прислушиваясь к многочисленным странным звукам вокруг, и ждать возвращения долгопятов домой. Как будто сидишь на пороге квартиры в ожидании вечернего возвращения хозяев с работы.

В 5 утра начали просыпаться птицы. Сначала вдалеке завопила одна, потом к ней присоединились другие. Вокруг слышалось множество диких криков, и даже не верилось, что некоторые из них издают птицы. Но больше всего шума создавал мой гид. Проклятый туберкулезник постоянно кашлял, то и дело вскакивал со своего места и трещал сухими ветками. После получаса ожидания и наблюдения за его повышенной активностью, я начала сомневаться, что тарсиеры сегодня вернутся домой. Если бы я увидела на пороге своей квартиры такого неспокойного субъекта, я бы, пожалуй, пошла переночевать к родителям или друзьям. Но в 5.30 вокруг раздался громкий свист – крохотные глазастые зверьки оказались источником еще большего шума. Малюсенькие долгопяты, размером не больше упитанного хомяка, но с длинными хвостами и цепкими лапками, легко перескакивая с расположенных в метре друг от друга деревьев и хватаясь лапками за ствол, вернулись на своей фикус. Все семь, друг за другом. Полазали пару минут по стволу, прячась в расщелинах, попозировали мне несколько десятков секунд, пока мой тупой гид не затряс зачем-то соседнее дерево и не спугнул их, и удалились на дневной сон.

Потом мы еще 3 часа шатались по джунглям, набредя сначала на огромную стаю черных макак (без хвостов, но с огромными красными жопами рогаликом), привыкших к людям и подпускающих очень близко, а потом на гнездо птиц-носорогов, где муж птиц-носорог заботливо кормил свою жену птицу-носорога. У гида оказался с собой бинокль, и я смогла рассмотреть сидящего высоко на дереве красавца в мельчайших деталях. Очень впечатляющее пернатое создание. Увидеть их летящими, кстати, несложно, потому что в полете они своими гигантскими крыльями, каждое из которых достигает в длину почти метра, создают нереальный шум.

На обратном пути были бабочки и «летающие» ящерицы, у которых на теле есть некое подобие крылышек, но пользуются ли они ими, мне внятно объяснить не смогли. Кускусов и шестиметровых питонов не было, а жаль. Мне потом рассказали, что недавно видели шестиметрового питона с огромным животом, и я предположила, что он съел последнего обитающего в национальном парке кускуса, после чего умер от обжорства.

После завтрака, дообеденного отдыха и обеда я, взяв маску с трубкой, пошла в дальний конец пляжа, где обещался отличный риф и рыбки. К слову, в парк можно зайти под предлогом похода на пляж, а потом пойти куда угодно, хоть в самые дебри. Дерево с тарсиерами без гида, правда, самостоятельно не найти, черных макак скорее всего тоже, потому что их всего две большие и четыре маленькие стаи, зато можно увидеть множество птиц-носорогов. Я помнила дорогу к дереву с тарсиерами, и точно нашла бы его второй раз, и даже пошла бы туда снова на закате или рассвете, но только не одна, а в приятной компании, которой, к сожалению, не было.

По случаю сильного отлива плавание пришлось отменить. Зато на пляже оказалась стая черных макак и их наблюдатель, девочка из Франции, живущая в национальном парке уже девять месяцев и изучающая черных макак в рамках проекта «Сексуальная активность черных макак». Каждый день с примерно 5.30 до 18 часов она ходит за этой стаей из 60 с чем-то особей, наблюдая, записывая их крики на магнитофон, делая видео- и просто записи. Обед носится с собой в рюкзаке и съедается там, где обеденное время застанет обезьян и их наблюдателя. Кроме нее в группе есть еще два индонезийских молодых человека. Каждый день двое их них наблюдают две самые большие группы, а через четыре дня один из наблюдателей получает два заслуженных выходных. И так постоянно. Живет девочка в конце пляжа, в 30 минутах ходьбы от деревни, в просторном и уютном доме прямо на берегу моря. Все хозяйственные хлопоты вроде стирки, готовки и уборки возложены на приходящую индонезийскую тетушку. Хорошая работа – зверюшки, свежий воздух, каждый день на природе, но я бы так больше двух дней, наверное, не выдержала.

Через две недели девочке уезжать домой, оттуда сразу в Германию, где она начнет писать диссертацию на эту же тему, а в феврале вернется обратно для дальнейшего изучения черных макак и их активной, как я смогла заметить, сексуальной активности.

Вечером в гостинице обнаружились три голубых американских любителя понаблюдать за птицами и сопровождающий их гид-индонезиец. Вернее сначала обнаружился их сопровождающий, с которым мы приятно пообщались (на Сулавеси как-то туго с приятным общением с местными, они тут в большинстве своем какие-то безразличные к путешественникам и вообще ко всему происходящему), а потом с вечернего наблюдения вернулись американцы. Один из них увидел меня в окружении тарелок с едой и открыто заявил, что это как-то слишком много для одного человека. Много, а что делать? Я уже привыкла. Что на Тогеанах, что на Бунакене, что здесь полнопансионная кормежка просто на убой – я за этот месяц, похоже, вернула все потерянные за предыдущие полгода килограммы.

А потом у дядечки, узнавшего, что я из России, от удивления вытянулось лицо. Так забавно, в 99% случаев, когда я говорю иностранцам, что я из России, я слышу в ответ: «Ты первая русская путешественница, которая мне встретилась!». Товарищи, ну нельзя же так. Почему я должна за всех отдуваться?

Хотя нет, проверив в очередной раз регистрационную книгу на входе в национальный парк, я обнаружила в ней за 2007 год целых три записи от русских, каждый раз в группах по 5-6 человек — наверное, дайверы, приехавшие на денек с Бунакена.

На следующее утро американцев загрузили в лес смотреть птиц, а их сопровождающий с водителем поехали в ближайший город по делам, прихватив меня с собой, что было очень кстати, потому что мне как можно раньше нужно было попасть в аэропорт, а по случаю воскресенья уехать из этой всеми, кроме, возможно, Бога, забытой христианской местности было не на чем – все водители плохо предназначенных для перевозки людей общественных транспортных средств, которые сюда ездят, готовились к походу в церковь.

Еще перед поездкой в Тангкоко, как только я вернулась в Манадо с Бунакена, я сразу же направилась в находящееся в моем отеле турагентство, где меня расстроили, что на нужные мне даты билетов нет, а на ненужные позже тарифы в 2 раза дороже тех, которые по идее должны быть. Я ненавидела Манадо всеми фибрами своей души и при этом уже второй раз не могла отсюда уехать. Отовсюду в Индонезии можно улететь куда угодно когда угодно за почти бесплатно, и только из дурацкого Манадо на Борнео летает лишь Батавия, и все билеты выкуплены.

Когда после Тангкоко я приехала в аэропорт Манадо, меня ждал полный провал. Я хотела купить билет хотя бы в Макассар, потому как туда из Манадо не летает только ленивый, а уже оттуда пытаться улететь на чем-то более частом на Борнео. Но на сегодня и завтра в Макассар все было забито, а билеты на завтрашний рейс на Борнео предлагали по заоблачной цене. Впрочем, как и на следующие дни. Я долго сидела в полной растерянности, уже готовая улететь куда угодно, хоть в Папуа, лишь бы не ехать снова в Манадо, но потом-таки собрала силы в кулак и направилась в центр ненавистного Манадо.

Кстати, в маршрутке по пути в аэропорт мне встретился очередной замечательный человек, который в аэропорту пытался мне всячески помочь, а когда я решила уехать в Манадо, довез меня на машине до места, где я могла поймать маршрутку, потому что прямо в аэропорту ничего общественного не было. Человек оказался с Явы – и почему я не удивилась?

Автовокзал Манадо, где мне нужно было пересесть с пригородной маршрутки на маршрутку, идущую в центр, добил меня окончательно. Если везде во всей Индонезии найти нужное транспортное средство никогда не было проблемой, потому что всем доброжелательным и милым людям вокруг всегда было интересно, куда я еду, меня всегда направляли к нужной маршрутке/автобусу, где кондуктор загружал вовнутрь мой багаж, здесь традиционно для Манадо всем все было пофиг. Я стояла посреди автовокзала, вокруг все шли по своим делам, водилам не было до меня никакого дела, а оба раза, когда было, мне предложили чартер – за 50 тысяч вместо 2 тысяч меня довезут до центра одну. Нет уж, спасибо. Мечусь между маршрутками, все очевидно едут туда, куда мне нужно, но все водилы меня посылают. С трудом сдерживая слезы от отчаяния, вспоминаю все, что мне неделю назад говорил добрый дядечка из Аирмадиди, все пароли и явки, отлавливаю очередную маршрутку, говорю кодовые слова, выясняя, что она едет, куда мне надо, и водила понял, где меня выгрузить, и загружаюсь. И тут глаза, спрятанные за очками от солнца, прорвало потоками воды. Ненавижу Манадо, ненавижу манадцев. Везде живут хорошие люди, но именно в этот дурацкий город мне приходится возвращаться снова и снова.

В отельном турагентстве начинаю мучить девочку, прося ее выяснить наличие билетов и цены и на Борнео, и в Макассар, и на находящийся на западе Сулавеси Палу – мне уже все равно, куда лететь, лишь бы подальше отсюда. Девочка куда-то звонит, и вдруг волшебным образом выясняется, что помимо Батавии на Борнео летает еще и Гаруда (о чем никто и нигде не знает, подозреваю, что это у них новый рейс, потому что мне достался какой-то special promo tariff) и что на завтра все забито, на послезавтра есть дешевый тариф, а на послепослезавтра совсем-совсем дешевый. Берем! На послепослезавтра. А на эти 1.5 дня я еду в «реабилитационный центр» — на Бунакен. Звоню на Бунакен, за мной обещают прислать лодку в 2 часа, но как всегда раньше 4 мы никуда не отплываем. Я снова злюсь, но все уже не важно. У меня есть билет из ненавистного Манадо, и я плыву на 1.5 дня к любимым рыбкам.