С Флореса я с огромным удовольствием уплыла на большом пассажирском катере на остров Лембата (Lembata). Четырехчасовая поездка была очень приятной: я сидела на свежем воздухе рядом с капитанским мостиком и обозревала проплываемые совсем рядом острова Адонара и Солор, любуясь многочисленными вулканами.

Народец на катере был очень милый, совершенно цивильный, мне постоянно улыбались, спрашивали, куда я еду, и атмосфера в целом напоминала атмосферу в любом транспортном средстве на Яве.

В Леволебу (Lewoleba), самый крупный городок (на деле большая деревня) на острове Лембата, приплыли чуть после полудня. По информации из путевода в полдень от рынка отъезжал единственный грузовик в ту далекую даль, куда мне было надо.

На причале на меня набросились мотобайкотаксисты, все за 5 тысяч (что в 2 раза больше, чем везде) готовы были везти меня куда угодно в Леволебе сейчас и за «умеренную» плату куда угодно когда угодно потом. Я доехала до рынка и в 12.30 обнаружила там нужный мне грузовик в пустом виде. Все-таки иногда индонезийская «пунктуальность» приносит пользу.

Следующий час мы с громкой музыкой, раздававшейся из лежащих на полу гигантских динамиков, ездили по городу в заранее известные места и собирали остальных пассажиров с их многочисленным багажом (видимо, народ заранее созванивается с водителем и заказывает транспорт). А в 13.30 наконец-то выехали в сторону Ламалеры (Lamalera), деревеньки, находящейся на южной части острова.

Грузовик с лавками вдоль бортов был забит полностью: люди вплотную сидели на лавках, несколько мужиков расположилось на крыше, посередине грузовика вдоль лавок лежали все сумки и мешки, а под лавками был аккуратно сложен кирпич. Кроме людей и багажа в грузовике на полу со связанными лапами ехали два петуха, а на крышу на постеленные пальмовые листья погрузили огромного хряка, привязанного лапами к палке, за которую его и поднимали. На автовокзале, куда грузовик заехал догрузиться пассажирами, хряк описался, и желтые струйки вонючей мочи стекали по длинным пальмовым листьям на радость зрителям снаружи. Пока ехали по разбитой дороге, из-под лавок на пол валились кирпичи, накрывая лежащих там петухов. Всем было пофиг, поэтому спасением петухов путем отгребания их из-под кирпичей занималась я.

Ехали 3.5 часа с перерывом на одну получасовую поломку/починку. Первая половина дороги была на редкость отстойной, трясучей и пыльной. Покрытие в основном отсутствовало, появляясь лишь на странные 50 — 100 метров и исчезая вновь. Вторая половина дороги, которая по времени была совсем короткой, была на удивление хорошей: узкая асфальтовая полоса, на которой двум грузовикам разъехаться нереально, петляла вверх и вниз над обрывами. Периодически проезжались деревеньки с безумно приветливыми жителями – дети, завидев меня, махали и бежали за грузовиком, а когда грузовик останавливался, чтобы выгрузить пассажиров, выстраивались передо мной, чтобы сфотографироваться. В самом грузовике тоже царила очень милая атмосфера, и все, за исключением, как потом выяснилось, ламалерцев, были милы и приятны.

В 5 вечера меня выгрузили в Ламалере около хомстея (homestay – это проживание у кого-то дома), где меня заселили в маленькую комнатку с двухэтажной кроватью и москитной сеткой.

Ламалера – совершенно уникальное место. Это китобойная деревенька, жители которой рыбачат по-крупному, занимаясь традиционным китобойным промыслом. Каждый год с мая по октябрь, когда море относительно спокойно, ламалерцы, завидев рядом с деревней китов-кашалотов, выходят на деревянных парусных лодках в море, вооруженные одними лишь бамбуковыми гарпунами и ножами.  Поскольку популяция кашалотов составляет больше миллиона, а ламалерцы каждый  год таким образом убивают «всего лишь» 15-25 китов-кашалотов, Ламалеру освободили от международного запрета на китовую охоту.

Ламалерцы выходят в море на старых парусных лодках, которые бережно сохраняются, трепетно ремонтируются и передаются из поколения в поколения, олицетворяя связь с предками. Потеря каждой такой лодки для ламалерцев означает потерю важнейшей части их наследия. В 1993 году две ламалерские лодки затонули после того, как были оттащены раненым китом почти к Тимору (80 км. от Лембаты), весь экипаж подобрала третья ламалерская лодка, и 36 китобоев несколько дней дрейфовали в открытом море, пока их не подобрал круизный корабль. Траур по двум погибшим лодкам продолжался два месяца, в течение которых китовая охота была запрещена.

Я приехала в Ламалеру 15 июля, и это был день раздачи китов. В пятницу, 13 июля, ламалерцы убили трех китов (судя по гостевой книге в хомстее, где я жила, каждый раз ламалерцы убивают по 3 кита, вырезая их, видимо, целыми семьями).  А в воскресенье вся деревня тащила с пляжа в тазиках на голове огромные куски китового мяса, а во дворах на веревках сушились длинные разноцветные шматы кашалота.

На следующее утро, сразу после рассвета, я пошла на пляж посмотреть на то, что осталось от китов. Осталось немного. Несколько мужиков с огромными ножами, затачивающимися о бруски через каждые несколько минут, кромсали огромную голову кашалота, уже лишенную кожи, вырезая из нее гигантские и тяжеленные куски мяса (по метру в длину и сантиметров 20-30 толщиной), оттаскивая их от туши с помощью крюка и веревки – зрелище, прямо скажем, не самое приятное. После этого мясо резалось на три-четыре более мелких куска и бросалось в море для промывки, и через несколько минут грузилось в тазики на головы подоспевших женщин и девочек. А вечером  из головы кита, уже почти полностью лишенной мяса, ковшиками выгребали масло.

На другом конце пляжа на песке лежали два огромных черепа, уже полностью лишенных мяса, а в море плавал гигантский хребет. Все это сопровождал отвратительнейший запах, от которого нигде невозможно было укрыться (пахло даже в моей комнате, потому что куски мяса китов сушились на веревках на солнце абсолютно по всей деревне).

Вдоль пляжа тянулся ряд соломенных крыш на сваях, под которыми были бережно припаркованы парусные и не только лодки. А рядом с ними мальчишки с гарпунами готовились к взрослой жизни – бросались с размаху на воображаемую добычу на песке.

За этот год ламалерцы убили 12 китов: одного в феврале, трех в мае, пять в июне и этих трех в июле. Добыча делится между всеми жителями деревни путем обмена на что-то другое (кокосы, бананы и т.п.), и, конечно, лучшие куски достаются семье убивших кита рыбаков. В ход идет все: мясо большей частью сушится (процесс занимает неделю), масло, добытое из головы, используют в лампах и на нем готовят (я ела овощи, приготовленные на этом масле, очень, надо заметить, вкусно), а зубы кита продают редким туристам. Повсюду во дворах валяются черепа и кости.

Когда китов рядом с Ламалерой нет, рыбаки на моторных лодках продолжают рыбачить по-крупному – ловят акул, дельфинов и гигантских скатов. Видимо, занятие это не особо безопасное: в семье, в которой жила я, всего 2 месяца назад на дельфиньей рыбалке погиб старший сын – поранил ногу и умер.

Жители Ламалеры – звезды. О них пишут в газетах и журналах, их приезжают снимать BBC и прочие, поэтому, увидев в грузовике приехавшего туриста, они отводят взгляд через полсекунды после того, как небрежно на тебя его бросают – как будто ты был на этом месте последние 100 лет и уже успел всем порядком поднадоесть. Это общее ощущение, хотя есть люди, которые вроде как искренне улыбаются и рады визитеру.

Сама деревенька расположена очень живописно: маленький залив с обеих сторон закрыт огромными валунами, вдоль пляжа метров на 100 идут покрытые соломенной крышей «гаражи» для лодок, за ними дома рыбаков, где на веревках висят самые лучшие куски китового мяса, потом идет главная и единственная улица с огромным деревом, растущим на главной площади, за которой резко в гору взбираются остальные домики. Автодорога спускается с горы на площадь и сразу за ней поднимается в следующую гору. Я жила как раз на следующей горе в минуте ходьбы до пляжа в хомстее, из которого открывался фантастический вид на всю деревню, пляж, лодочные гаражи, залив и вулкан вдали.

Семья, в которой я жила, состояла из одних только женщин (старший сын погиб, глава семейства умер 6 лет назад, мужа хозяйки я ни разу не видела, возможно, его тоже уже нет) и детей. Вечером, когда в поселке врубали электричество, приходило множество гостей: взрослые сидели на веранде, откуда днем открывается супер вид, а дети перед телевизором. Электричество в Ламалеру пришло только в 2005 году, теперь оно тут с 6 вечера и до 6 утра, и, видимо, народ все никак не может нарадоваться, потому что свет во всем доме горит всю ночь напролет.

Днем на кухне рядом с верандой кто-то что-то готовит на слегка осовремененном аналоге костра, который я видела в домах у горных народов Мьянмы и Таиланда. Здесь костер разводится не на полу, а на «столе» на уровне пояса – так они скоро и до плиты дойдут

На веранде вдоль обеденного стола и под лавкой бегают дети, собаки и куры – жизнь кипит.

В Ламалере нет кафе и ресторанов. И магазинов тоже нет. Народ живет натуральным обменом, а в соседней деревне раз в неделю даже проходит исключительно бартерный рынок – деньги там никому не нужны, на них все равно ничего не купишь.

В моем хомстее за 7 долларов в день мне полагалась комната и вся еда. Под всей едой понимался завтрак чаем и пирожками, обед из двух малюсеньких и плоских кусочков рыбки, риса, супа из каких-то кустов (там были только листики и вода), иногда яичницы, а один раз даже папайи, и воды, полдник из чая и бананов, а также ужин из риса, супа типа Доширак, овощей, приготовленных на китовом масле, свежеприготовленных чипсов из овоща типа картошки, называемого по-английски cassava, и один раз даже кусочков свинины на косточке и воды. Простенько, но вкусно. И главное, разнообразно. В общем-то, видя, как бедно живут люди в деревне (хотя в этой семье жили не бедно), я не ожидала, что меня будут кормить свининой в кисло-сладком соусе и цыпленком табака. Поэтому удивилась, получив в последний вечер на ужин кусочки свинины.

Еще я в первый же день попросила дать мне на пробу кита – мне принесли кусочки черного сушеного мяса, которое в изобилии висело по всей деревне. Ничего так, хорошая закуска к пиву, которого не принесли.

С общением дело обстояло не очень – из всей семьи чуть-чуть по-английски говорила только одна женщина, но она как-то не особо стремилась со мной общаться, поэтому я слегка скучала без разговорной практики.

На второй день мне было явление – передо мной предстал индонезиец, говоривший по-английски и назвавшийся координатором чего-то, чего я не поняла. Собственно, именно он рассказал мне, когда убили этих трех китов, и показал на цифровом фотоаппарате их фотографии, сделанные в пятницу, когда их только отбуксировали к пляжу. А вечером, обозревая со своего излюбленного места на дороге над пляжем предзакатную панораму, я увидела на пляже двух иностранцев – большая редкость в данных краях. По статистике в год остров Лембата посещается двумя сотнями туристов. Включая индонезийских, которые, впрочем, сюда особо не рвутся. В гостевой книге в моем хомстее обнаружился один то ли Майкл, то ли Михаил, подписавшийся USA/Russia. Так что можно считать, что я тут не первая русская.

Так вот, увидев иностранцев, я пошла с ними поздороваться. Ими оказалась пара несколько лет путешествующих вместе попутчиков – мужчина из Северной Ирландии и бабушка из Австрии. Оба фанаты поплавать с маской и трубкой, уже обплавали всю Индонезию, насоветовали мне кучу мест, теперь снова придется менять маршрут. Оба планировали пробыть в Ламалере дня четыре, но, увидев то, что осталось к вечеру от головы кита и унюхав запахи, решили сократить пребывание до 1-2 дней. Душевно пообщались. Кто его знает, когда в следующий раз удастся поговорить по-английски (в этих индонезийских краях я перестала мечтать о том, чтобы поговорить по-русски, тут бы по-английски хоть с кем поговорить).

На следующее утро я пошла гулять по соседним деревням. Два часа шла по красивейшей горной дороге, петляющей, поднимающейся и спускающейся вдоль моря, открывая потрясающие виды на океан (я почти 2 месяца в островной Индонезии, вокруг море, но это первый раз, когда я вижу его в открытом виде, и на 180 градусов нет ни островков, ни островов). По дороге периодически встречались люди, очень-очень милые жители окрестных деревень, не избалованных вниманием иностранцев. Всех больше всего интересовал вопрос, куда я иду? Здесь, как и на Флоресе, все мужчины ходят с огромными ножами. Правда, в отличие от Флореса, с огромными ножами тут ходят еще и женщины. Абсолютно все женщины абсолютно всё, будь то тяжеленная связка дров или маленький целлофановый пакетик, носят на голове. И абсолютно все люди старше лет 40 активно жуют бетель, улыбаясь красным, практически лишенным зубов из-за едкого разрушающего зубную ткань сока, ртом.

Дети в деревнях бросались ко мне орущими толпами с просьбой/требованием их сфотографировать. При этом здесь, в отличие от всех остальных мест, дети не стояли спокойно перед фотоаппаратом, ожидая щелчка затвора, а прыгали, задирали ноги/руки и кривлялись. Очень динамичные получились фотографии.

После возвращения в Ламалеру послеобеденная половина дня прошла в здоровом сне. Столько, сколько я спала тут, я не спала за полгода еще ни разу. Делать после ужина было нечего, поэтому я каждый вечер ложилась спать после 7, вставая в 6 с копейками сразу после рассвета. Днем бодрствовать и жить активной жизнью было жарко, поэтому после обеда я тоже спала часа два.

Поэтому, когда после третьей ночи мне нужно было проснуться в 3.45, чтобы попасть в грузовик, идущий обратно в Леволебу, это далось мне без проблем.